– Это стимуляторы, – говорю я, откупоривая вторую бутылку, на этот раз мерло.
– Теперь у нас вечеринка.
За выпивкой и игрой мы болтаем. Мне известно, что у нее, как и у меня, один ребенок, но я не знала, что мы обе морячки. Джейн предпочитает ходить под парусом в одиночку, я привыкла плавать вдвоем, – по крайней мере, так было раньше.
Я рассказываю ей о медовом месяце с Эдом. Тогда мы зафрахтовали тридцатитрехфутовую яхту «Алерион» и плавали по греческим островам, от Санторини к Делосу, от Наксоса к Миконосу.
– Вдвоем, – вспоминаю я, – носились по Эгейскому морю.
– Совсем как в «Мертвом штиле», – говорит Джейн.
Я делаю глоток.
– Мне кажется, в «Мертвом штиле» они были в Тихом океане.
– Ну, не считая этого, совсем как в «Мертвом штиле».
– К тому же они вышли в море, чтобы оправиться от несчастья.
– Ладно, пусть так.
– А потом они спасли психопата, который пытался их убить.
– Вы дадите мне высказать мою мысль или нет?
Пока она хмурится, глядя на шахматную доску, я шарю в холодильнике в поисках шоколадного батончика, потом разрезаю его кухонным ножом. Мы сидим за столом и жуем. Сладкое на ужин. Совсем как у Оливии.
Спустя некоторое время Джейн спрашивает:
– У тебя бывает много народу?
Она наносит мне удар слоном, передвинув его через доску.
Я качаю головой, проталкивая вино в глотку:
– Нет. Только ты и твой сын.
– Почему? Почему нет?
– Не знаю. Родители умерли, а я слишком много работала и не успела обзавестись друзьями.
– И коллеги не приходят?
Я думаю об Уэсли.
– Мы практиковали вдвоем, – говорю я. – Так что теперь напарнику приходится выполнять двойную нагрузку.
Она смотрит на меня.
– Это печально.
– И не говори.
– У тебя есть даже телефон?
Я указываю на провод, притаившийся в углу за кухонной стойкой, и похлопываю себя по карману.
– Древний-древний айфон, но он работает. На случай, если позвонит мой психиатр. Или кто-то еще. Мой съемщик.
– Твой красивый съемщик.
– Мой красивый съемщик, да.
Сделав глоток, я беру ее королеву.
– Это было круто.
Она смахивает со стола крупицу пепла и разражается громким смехом.
После второй партии она просит показать ей дом. Я немного колеблюсь – Дэвид последним изучал дом сверху донизу, а до этого… я, право, не могу вспомнить. Бина никогда не поднималась выше первого этажа. Доктор Филдинг бывает только в библиотеке. Сама мысль кажется интимной, словно я собираюсь вести по дому за руку нового любовника.
Но я соглашаюсь и вожу Джейн из комнаты в комнату, с этажа на этаж. Красная комната.
– Такое ощущение, будто меня заперли внутри артерии.
Библиотека.
– Как много книг! Неужели ты прочитала все?
Я качаю головой.
– Хоть одну прочитала?
Я хихикаю.
Спальня Оливии.
– Пожалуй, маловата? Слишком маленькая. Нужна комната на вырост, как у Итана.
С другой стороны мой кабинет.
– Ох, ах! – восклицает Джейн. – В таком месте девушка найдет чем заняться.
– Ну, в основном я играю в шахматы и разговариваю с другими затворниками. Если ты называешь это занятием.
– Послушай. – Она ставит бокал на подоконник, засовывает руки в задние карманы джинсов. Наклоняется к окну. – Вон мой дом, – говорит она низким, почти хриплым голосом.
Только что она была такой игривой, такой веселой, и этот ее серьезный вид приводит меня в замешательство.
– Да, он там, – соглашаюсь я.
– Красивый, правда? Дом что надо.
– Да.
Она еще с минуту смотрит туда. Потом мы возвращаемся в кухню.
Время идет.
– Часто пользуешься этим? – спрашивает Джейн, расхаживая по гостиной, пока я обдумываю следующий ход.
Солнце быстро клонится к закату. В этом изменчивом свете Джейн в своем желтом джемпере скользит по моему дому, как дух.
Она указывает на зонт, притулившийся у стены, будто человек, который выпил лишку.
– Чаще, чем можно подумать, – отвечаю я.
Откинувшись на спинку кресла, я описываю предложенную доктором Филдингом терапию на заднем дворе – нетвердые шаги вниз по ступеням крыльца, пузырь из нейлона, защищающий меня от забытья, прозрачность воздуха, порывы ветра.
– Любопытно, – говорит Джейн.
– Лучше сказать – нелепо.
– Но это помогает? – спрашивает она.
Я пожимаю плечами.
– Вроде да.
– Ну вот, – произносит она, похлопывая зонт по ручке, как похлопывают собаку по голове, – у тебя все получится.
– Эй, когда у тебя день рождения?
– Хочешь мне что-нибудь подарить?
– Давай-ка полегче.
– На самом деле уже скоро, – говорю я.
– У меня тоже.
– Одиннадцатого ноября.
У нее глаза лезут на лоб.
– Это и мой день рождения.
– Шутишь!
– Нет. Одиннадцатое число одиннадцатого месяца.
Я поднимаю бокал.
– За одиннадцатое одиннадцатого.
Мы чокаемся.
– Есть ручка и бумага?
Я достаю то и другое из ящика, кладу перед ней.
– Просто сядь здесь, – велит мне Джейн. – Сделай красивое лицо.
Я хлопаю ресницами.
Несколько коротких, резких штрихов, и на белом листе возникают мои черты: темные глаза, гладкие скулы, немного выступающий подбородок.
– Постарайся передать мой патологический прикус, – говорю я, но она шикает на меня.
Рисует минуты три, дважды подносит бокал к губам.
– Вуаля! – восклицает она, показывая мне бумагу.
Я изучаю набросок. Сходство поразительное.
– Ловко у тебя получается.
– Правда?
– А другое умеешь рисовать?
– Портреты других людей? Хочешь верь, хочешь нет, я могу.
– Нет, я имею в виду животных или, скажем, натюрморты.