– Такое впечатление, что ты по-прежнему этим занимаешься.
Я притворно улыбаюсь:
– Вполне справедливо. Но я имею в виду фотографирование на улице. Мне это очень нравилось.
– Что-то вроде «Людей Нью-Йорка»?
– Скорее, съемка природы.
– В Нью-Йорке?
– В Новой Англии. Иногда мы туда ездили.
Джейн поворачивается к окну.
– Взгляни на это. – Она указывает на запад, и я гляжу на сочный закат. Сумерки сгущаются; здания на сияющем фоне, словно вырезанные из бумаги; невдалеке кружит птица. – Это и есть природа, верно?
– Формально – да. Какая-то ее часть. Но я имею в виду…
– Мир – прекрасное место, – настаивает Джейн, и говорит она вполне серьезно. У нее спокойный взгляд, ровный голос. Она встречается со мной глазами, долго смотрит на меня. – Не забывай об этом. – Наклонившись вперед, она вдавливает окурок в дно чашки. – И не упусти его.
Я выуживаю из кармана телефон, направляю на бокал, делаю снимок. Потом смотрю на Джейн.
– Молодец, – ворчливо произносит она.
Я провожаю гостью в прихожую в начале седьмого.
– Меня ждут очень важные дела, – сообщает она.
– Меня тоже, – откликаюсь я.
Два с половиной часа прошло… Когда я в последний раз разговаривала с кем-то два с половиной часа? Я пытаюсь выудить из памяти воспоминания – месяц за месяцем… Ничего. Ни одного случая. Начиная с первой встречи с доктором Филдингом – давным-давно, в середине зимы. Но и тогда я не могла говорить так долго, поскольку у меня была повреждена трахея.
Я вновь чувствую себя молодой, я почти в эйфории. Может быть, дело в вине, но думаю, нет. Дорогой дневник, представляешь, сегодня у меня появилась подруга.
Продолжение следует тем же вечером. Я дремлю за просмотром «Ребекки», когда трещит звонок.
Отбрасываю одеяло, ковыляю к двери. «Почему ты не уходишь? – фыркает у меня за спиной Джудит Андерсон. – Почему не уезжаешь из Мэндерли?»
Я смотрю на монитор переговорного устройства. Высокий мужчина, широкоплечий, с узкими бедрами и отчетливым «вдовьим мысом». Ну да, я привыкла видеть этого человека при естественном освещении, так что узнаю его не сразу, через секунду. Алистер Рассел.
– Интересно, что тебе надо? – говорю я или, может, думаю.
Кажется, все же произнесла это вслух. Определенно еще не протрезвела. Не стоило глотать тогда те таблетки.
Я нажимаю на кнопку. Клацает защелка, скрипит дверь. Жду, когда она захлопнется.
Открываю дверь в прихожую – он стоит там. В полумраке белеет его бледное лицо. Улыбается. Крепкие зубы растут из крепких десен. Ясные глаза, в их уголках мелкие морщинки.
– Алистер Рассел, – произносит он. – Мы живем в доме двести семь, на той стороне сквера.
– Входите. – Я протягиваю ему руку. – Я Анна Фокс.
Он не принимает мою руку, оставаясь на месте.
– Мне, право, не хочется вам мешать, извините, что отвлекаю вас от ваших занятий. Смотрите фильм?
Я киваю.
Он вновь улыбается. Сияет, как рождественская витрина.
– Просто хотел узнать, были ли у вас сегодня гости.
Я хмурюсь. Пока собираюсь ответить, у меня за спиной раздается грохот. Сцена кораблекрушения. «Судно к берегу! – ревут с буксирных катеров. – Всех в бухту!» В общем, много шума.
Я возвращаюсь к дивану, ставлю фильм на паузу. Повернувшись к гостю, вижу, что Алистер уже шагнул в комнату. В холодном свете экрана он похож на мертвеца с черными подглазьями. За его спиной в стене зияет провал открытой двери.
– Будьте добры, закройте дверь. – (Он закрывает.) – Спасибо, – невнятно бормочу я, с трудом ворочая языком.
– Я пришел не вовремя?
– Нет, все нормально. Хотите выпить?
– О, благодарю, не стоит.
– Я имела в виду – воды, – уточняю я.
Он вежливо качает головой.
– У вас были вечером гости? – повторяет он.
Что ж, Джейн меня предупреждала. Он, со своими ясными глазами и тонкими губами, не похож на человека, привыкшего все контролировать. Скорее, неунывающий светский лев в пору своей осени – эта острая бородка, эта резкая линия роста волос. Я представляю, как они с Эдом по-приятельски беседуют, попивая виски и обмениваясь армейскими историями. Но наружность обманчива, и все такое прочее.
Разумеется, это не его дело. И все же я не хочу оправдываться.
– Весь вечер я была одна. Разгар киношного марафона, знаете ли.
– Что смотрите?
– «Ребекку». Один из моих любимых фильмов. А вы…
Потом я замечаю, что он, нахмурив темные брови, смотрит мимо меня. Я поворачиваюсь.
Шахматная доска.
Я уже успела загрузить бокалы в посудомойку, отмыть чашку, но шахматная доска по-прежнему здесь. На ней стоят оставшиеся в живых фигуры, рядом – поверженные, король Джейн валяется на боку.
Я вновь поворачиваюсь к Алистеру.
– Ах, это. Мой съемщик любит играть в шахматы, – небрежно поясняю я.
Рассел, прищурившись, изучает меня. Не могу понять, о чем он думает. Обычно для меня это не проблема – я вот уже шестнадцать лет копаюсь в чужих головах. Но, очевидно, теряю навык. Или же действует алкоголь. И лекарства.
– Вы играете?
Он отвечает не сразу.
– Давно не играл, – наконец произносит он. – Здесь только вы и ваш съемщик?
– Нет, я… да. Я в разводе с мужем. Наша дочь живет с ним.
– Понятно. – Бросив последний взгляд на шахматную доску и на телевизор, он идет к двери. – Спасибо, что уделили мне время. Извините, что побеспокоил.
– Все в порядке, – говорю я, когда он выходит в прихожую. – И поблагодарите жену за свечку.
Обернувшись, он сверлит меня взглядом.
– Свечку принес Итан, – добавляю я.
– Когда это было? – спрашивает Рассел.