Прохожу мимо него в кафе. Начинаю припоминать это место. Бывало, я заглядывала сюда по нескольку раз в неделю по утрам, когда не успевала сварить себе кофе дома. Здесь подавали слишком крепкий кофе – полагаю, и сейчас тоже, – однако мне нравилась атмосфера этой кафешки. Потрескавшееся зеркало, на котором маркером писали меню; барная стойка с пятнами, похожими на олимпийские кольца; музыкальный центр, выдающий старые хиты.
– Незатейливая мизансцена, – заметил Эд, когда я в первый раз привела его сюда.
– Нельзя употреблять эти слова в одном словосочетании, – сказала я ему.
– Ну тогда – незатейливо.
И неизменно. Больничная палата сокрушила меня, но здесь другое, знакомое место. Мои ресницы трепещут. Я оглядываю толпу посетителей, изучаю меню, вывешенное над кассовым аппаратом. Чашка кофе теперь стоит два доллара девяносто пять центов. Это на пятьдесят центов больше, чем в последний раз, когда я здесь была. Инфляция – это такая пакость.
Зонтик опускается, задевает мои лодыжки.
Как давно я нигде не бывала! Сколько забытых ощущений – краски, звуки, запахи! Тепло человеческих тел, поп-музыка прошлых десятилетий, жужжание кофемашины. Вся сцена разматывается в замедленном темпе, в золотистом свете. На миг я закрываю глаза, делаю глубокий вдох, вспоминаю.
Я вспоминаю, как входила в это кафе, кутаясь в зимнее пальто или в летнем наряде с порхающей у коленей юбкой. Помню, как слегка задевала людей, улыбалась им, заговаривала с ними.
Открываю глаза, золотистый свет меркнет. Я в сумрачном зале около окна, умытого дождем. Сердце быстро колотится.
Вспышка красного пламени у прилавка с выпечкой. Это она – изучает булочки. Поднимает подбородок, замечает свое отражение в зеркале. Проводит рукой по волосам.
Я незаметно продвигаюсь ближе. Чувствую на себе взгляды посетителей, рассматривающих странную женщину в купальном халате, с раскрытым зонтиком, который она выставила перед собой. С трудом проталкиваясь к стойке, я расчищаю себе туннель сквозь толпу, сквозь шум. Вскоре гомон возобновляется, словно я погрузилась в воду и она сомкнулась надо мной.
Женщина в нескольких футах от меня. Еще шаг, и я смогу дотянуться до нее рукой. Схватить за волосы и рвануть.
В этот момент она слегка поворачивается и выуживает из кармана гигантский айфон. В зеркале видно, как пляшут ее пальцы по экрану, на лицо падает отсвет. Воображаю, что она пишет Алистеру.
– Прошу прощения? – произносит бариста.
Женщина тарабанит по сенсорной клавиатуре.
– Прошу прощения?
И тогда – что я делаю? – я откашливаюсь.
– Ваша очередь, – бормочу я.
Она перестает набирать сообщение, кивает в мою сторону.
– О-о! – восклицает она, потом бросает мужчине за стойкой: – Обезжиренный латте, средний.
Она даже не взглянула на меня. Я смотрю в зеркало, вижу, как стою у нее за спиной, подобно призраку, ангелу мщения. Я пришла за ней.
– Обезжиренный латте, средний. Желаете что-нибудь съесть?
В зеркале отражается ее рот – маленький, четко очерченный, так непохожий на рот Джейн. Во мне поднимается волна гнева, затуманивает голову.
– Нет, – помолчав, произносит она. Потом ослепительно улыбается. – Нет, пожалуй, не стоит.
Позади нас кто-то шумно отодвигает стулья. Я бросаю взгляд через плечо – к двери направляется компания из четырех человек.
Голос бариста перекрывает шум:
– Ваше имя?
И мы с женщиной встречаемся в зеркале взглядом. Она съеживается. Улыбка тает.
На миг время замирает – тот миг, когда мы, затаив дыхание, скользим с дороги в пропасть.
И не оборачиваясь, не отводя глаз, она отвечает тем же ясным голосом:
– Джейн.
Джейн.
Мои губы невольно произносят это имя. Женщина оборачивается, пронзает меня взглядом:
– Так странно видеть вас здесь.
Тон ее так же бесстрастен, как и глаза. Акульи глаза, думаю я, холодные, жесткие. Я порываюсь сказать, что сама удивлена своим присутствием здесь, но слова застревают в горле.
– Я думала, вам… стало хуже, – продолжает она. Звучит уничижительно.
Я качаю головой. Она молчит.
Снова откашливаюсь. «Где она и кто ты такая?» – хочется мне спросить. «Кто ты такая и где она?» Чужие разговоры вокруг сбивают меня с мысли.
– Что?
– Кто вы такая?
Вот так.
– Джейн! – Это не ее голос, а голос бариста, плывущий от стойки. – Обезжиренный латте для Джейн!
Она продолжает смотреть на меня, наблюдает за мной, ожидая, что я могу сорваться. «Я психолог с отличной репутацией, – могу я ей сказать, и должна сказать это. – А ты лгунья и мошенница».
– Джейн! – в третий раз раздается призыв бариста. – Ваш латте.
Она поворачивается, принимает чашку в удобной картонной упаковке.
– Вы знаете, кто я, – говорит она.
Я снова качаю головой:
– Я знаю Джейн. Я встречалась с ней. Видела Джейн в ее доме. – Голос у меня дрожит, но я четко выговариваю слова.
– Это мой дом, и никого вы там не видели.
– Видела.
– Нет, – упирается самозванка.
– Я…
– Я слышала, вы алкоголичка. Сидите на таблетках.
Теперь она расхаживает вокруг, как львица. Я медленно поворачиваюсь, пытаясь за ней поспеть. Какое-то детское ощущение, ей-ей. Разговоры в кафе затихают, повисает зыбкая тишина. Краем глаза замечаю мальчика Такеда, он по-прежнему стоит у двери.
– Вы следите за моим домом. Вы преследуете меня.
Я медленно и тупо качаю головой из стороны в сторону.
– Необходимо прекратить это. Мы не можем больше так жить. Вероятно, для вас это нормально, но не для нас.
– Просто скажите мне, где она, – шепчу я.
Мы совершили полный круг.