Теперь я вижу его более отчетливо – его куртка застегнута на молнию до воротника, и на руках темные перчатки. У меня сжимается горло.
Я по-прежнему не отвечаю. Подхожу к выключателю, протягиваю руку.
Стекло разбивается в нескольких дюймах от моей протянутой руки. Отскакиваю назад.
– Оставьте в покое долбаный выключатель! – рычит он.
Стою не двигаясь, ухватившись за дверной косяк.
– Кто-то должен был предупредить нас о такой соседке.
Он качает головой, посмеивается.
Я проглатываю комок. Его смех стихает.
– Вы дали моему сыну ключ от вашей квартиры. – Он поднимает ключ. – Возвращаю его. – Ключ со звоном падает на столешницу острова. – Даже не будь вы с приветом… я бы не хотел, чтобы мой сын путался со взрослой женщиной.
– Я вызову полицию, – шепчу я.
Он фыркает.
– Давайте. Вот ваш мобильный.
Он берет телефон со столешницы, подбрасывает и ловит, раз, другой…
Да, я оставила его в кухне. Какое-то мгновение я жду, что Алистер швырнет телефон на пол или запустит им в стену, но вместо этого он кладет его рядом с ключом.
– В полиции вас считают посмешищем, – делая шаг ко мне, говорит Рассел.
Я поднимаю резак.
– О-о! – ухмыляется он. – О-о! Что вы собираетесь делать с этим?
И делает еще шаг вперед.
На этот раз я делаю то же самое.
– Убирайтесь из моего дома! – требую я.
У меня дрожат руки. Лезвие сверкает в лунном свете, как полоска серебра.
Рассел замер, затаил дыхание.
– Кто была та женщина? – наступаю я.
И вдруг его рука тянется к моему горлу, вцепляется в него. Он толкает меня, и я сильно ударяюсь головой о стену. Вскрикиваю. Его пальцы впиваются мне в кожу.
– Ты, помешанная… – Винные пары его дыхания опаляют мне лицо, от них щиплет глаза. – Оставь в покое моего сына. Держись подальше от моей жены.
Я давлюсь, хриплю. Пытаюсь отодрать от горла пальцы Алистера, царапаю ногтями его запястье.
Другой рукой нацеливаю лезвие ему в бок. Но цель уплывает от меня, и резак падает на пол. Алистер наступает на него, сжимает мне горло. Я хриплю.
– Держись, твою мать, подальше от всех нас, – выдыхает он.
Проходит минута.
Другая.
Все плывет у меня перед глазами. По щекам текут слезы.
Я теряю сознание…
Он отпускает мою шею. Я ловлю ртом воздух, соскальзываю на пол.
Рассел возвышается надо мной. Пинком зашвыривает резак в угол.
– Помни об этом, – тяжело дыша, говорит он срывающимся голосом.
Я не в силах поднять на него глаза.
Но я слышу, как он произносит еще одно слово, очень тихо, даже мягко:
– Пожалуйста.
Тишина. Смотрю на его ботинки. Он поворачивается к выходу. Удаляется.
Проходя мимо острова, Рассел смахивает с него бокалы и бутылки. Стеклянный водопад обрушивается на пол, и все разбивается вдребезги. Я хочу закричать, но из горла вырывается сипение.
Алистер рывком распахивает дверь в прихожую. Слышу, как щелкает замок входной двери, а потом она захлопывается.
Обхватив себя руками, я дотрагиваюсь до шеи. Меня сотрясают рыдания.
И когда ко мне, прихрамывая, приближается Панч и робко лижет мне руку, я принимаюсь рыдать еще сильнее.
Я рассматриваю свое горло в зеркале ванной. Пять синяков, темная полоса вокруг шеи.
Бросаю взгляд на Панча, свернувшегося на плиточном полу. Хромой кот и я. Ну и парочка.
Я не стану заявлять в полицию о вчерашнем вечере. Не стану, потому что не могу. Разумеется, доказательство есть – отпечатки пальцев на моей коже. Но полицейские прежде всего захотят узнать, зачем Алистер был здесь, а правда в том, что… Я предложила подростку, чьих родных я преследовала, тусоваться в моем цокольном этаже. Понимаете, в качестве замены моему умершему ребенку и умершему мужу. Это выглядит не очень хорошо.
– Выглядит не очень хорошо, – говорю я, проверяя, как звучит мой голос.
А звучит он слабо, устало.
Выхожу из ванной и спускаюсь по лестнице. Глубоко в кармане халата телефон ударяется о мое бедро.
Я собираю разбитое стекло, подметаю пол, выбрасываю все в контейнер для мусора. Стараюсь не думать о том, как Рассел схватил меня, стал душить. Как стоял надо мной, а потом топтал мерцающие осколки.
Под ногами доски из белой березы сверкают, как пляж.
За кухонным столом я верчу в руках резак для картона, прислушиваюсь к щелканью лезвия, когда оно скользит взад-вперед.
Я смотрю на ту сторону сквера. Дом Расселов тоже смотрит на меня пустыми глазницами окон. Интересно, где они. Интересно, где он.
Нужно было лучше примериться. Сильнее ударить. Представляю себе, как лезвие разрезает ему куртку, вспарывает кожу.
И тогда у меня в доме появился бы раненый мужчина.
Кладу резак на стол и подношу к губам кружку. В моем буфете нет чая – Эд был к нему равнодушен, а я предпочитала другие напитки, – так что прихлебываю теплую, чуть подсоленную воду. Горло жжет. Я морщусь.
Снова бросаю взгляд через сквер. Потом встаю, опускаю на окне жалюзи.
Вчерашний вечер кажется лихорадочным сном, облачком дыма. Киноэкран у меня на потолке. Звон разбитого стекла. Чернота кладовки. Лестничные марши. И Алистер, который велит мне явиться и поджидает меня внизу.
Я дотрагиваюсь до горла. «Не говорите мне, что это был сон, что он сюда не приходил». Да, опять «Газовый свет».
Потому что это был не сон. («Это не сон! Это происходит на самом деле!» – Миа Фэрроу, «Ребенок Розмари».) В мой дом вторглись. Нанесли урон моей собственности. Мне угрожали. На меня напали. И я ничего не могу с этим поделать.
Ничего не могу… Теперь я знаю, что Алистер способен на насилие. Теперь я знаю, на что он способен. Но он прав – в полиции меня не станут слушать. Доктор Филдинг считает, что у меня бред. Я сказала Бине, обещала ей, что справлюсь с этим. Итан вне пределов досягаемости. Уэсли для меня потерян. Никого нет.