Женщина в окне - Страница 94

Потом я выдвигаю свое оружие и прыгаю через водяную завесу. Если Итан поджидает меня, то он…

Я замираю, с волос ручьями стекает вода, одежда насквозь промокла. Его там нет.

Обследую поверхность крыши.

Никаких его следов нет у самшита.

Около вентиляционного блока.

На цветочных клумбах.

Над головой вспыхивает молния, и крыша освещается белым светом. Вижу, что вокруг пусто – лишь буйно разросшиеся растения и холодный дождь.

Но если его здесь нет, значит…

Он набрасывается на меня сзади быстро и решительно, и от неожиданности я кричу. Я роняю ножницы и падаю вместе с ним, ударившись виском о мокрую крышу. Слышу треск, рот наполняется кровью.

Сцепившись, мы катимся по битуму и врезаемся в бортик светового фонаря. Я чувствую, как стекло сотрясается от удара.

– Сука, – бормочет он, обдавая мое ухо горячим дыханием.

Но тут он выпрямляется, придавив мне горло ступней. Я задыхаюсь.

– Не беси меня, – хрипит он. – Ты спрыгнешь с этой крыши, или я скину тебя. Давай.

Смотрю, как на битуме рядом со мной вскипают капли дождя.

– Какую сторону выбираешь? Сквер или улицу?

Я зажмуриваюсь.

– Твоя мать… – шепчу я.

– Что?

– Твоя мать…

Он чуть ослабляет давление на мою шею.

– Моя мать?

Я киваю.

– Что с ней?

– Она сказала мне…

Теперь он опять давит сильнее, чуть не задушив меня.

– Что сказала?

Глаза у меня вылезают из орбит, рот открывается. Я задыхаюсь.

Он снова ослабляет хватку.

– Что сказала?

Дышу глубже.

– Сказала мне, – говорю я, – кто твой отец.

Он не шевелится. Дождь струится по моим щекам. Чувствую на языке резкий вкус крови.

– Вранье.

Я кашляю, качаю головой:

– Нет.

– Ты даже не знала, кто она такая, – говорит он. – Принимала ее за другую. Ты не знала, что я усыновлен. – Он придавливает ногой мою шею. – Так как же она могла…

– Она мне это сказала. Я не… – Говорю сдавленным голосом. – Тогда я не понимала, но она сказала мне…

Он снова молчит. С хрипом вдыхаю воздух, на битуме шипит дождь.

– Кто?

Я молчу.

Он бьет меня ногой в живот. Я втягиваю в себя воздух, корчусь, но Итан хватает меня за рубашку, дергает, я встаю на колени. Валюсь вперед. Он сжимает мое горло.

– Что она сказала?! – вопит он.

Я тереблю свою шею в жалких попытках освободиться. Он тянет меня вверх, и я поднимаюсь на трясущихся ногах. И вот мы стоим лицом друг к другу.

Он выглядит таким юным, с гладкой, омытой дождем кожей, с пухлыми губами, с прилипшими ко лбу блестящими волосами. «Очень милый мальчик». За его спиной я вижу пространство сквера, очертания громадного дома Расселов. Пятками ощущаю бортик светового фонаря.

– Скажи мне!

Пытаюсь говорить, не получается.

– Скажи.

Хриплю.

Он ослабляет хватку. Опускаю глаза – нож для писем по-прежнему зажат у него в кулаке.

– Он был архитектором, – ловя ртом воздух, выдавливаю я.

Он смотрит на меня. Дождь заполонил пространство. В том числе пространство между мной и Итаном.

– Он любил темный шоколад, – говорю я. – Называл ее бездельницей.

Рука Итана соскальзывает с моей шеи.

– Он любил фильмы. Они оба увлекались кино. Им нравилось…

Он хмурится, перебивает:

– Когда она рассказала тебе об этом?

– В тот вечер, когда пришла ко мне. Она сказала, что любила его.

– Что с ним случилось? Где он?

Я закрываю глаза.

– Он умер.

– Когда?

Я качаю головой.

– Давно. Это не важно. Он умер, и у нее все разладилось.

Он снова хватает меня за горло, и я распахиваю глаза.

– Нет, это важно. Когда…

– Важно то, что он тебя любил, – хриплю я.

Он застывает и убирает руку с моего горла.

– Он любил тебя, – повторяю я. – Оба они любили.

Итан сердито смотрит на меня, в руке у него зажат нож для писем. Я тяжело дышу.

И обнимаю его.

Он напрягается, но потом его тело обмякает. Мы стоим под дождем, я обнимаю его за плечи, его руки висят вдоль туловища.

Покачнувшись, я падаю от слабости, и он удерживает меня. Я снова на ногах, но мы поменялись местами. Мои руки упираются ему в грудь, я чувствую, как бьется его сердце.

– Они оба любили, – бормочу я.

А потом, навалившись на него всем телом, я толкаю его на фонарь.

Глава 98

Он приземляется на спину. Фонарь сотрясается.

Итан ничего не говорит, лишь смущенно смотрит на меня, словно я задала ему трудный вопрос.

Нож для писем отлетел в сторону. Раскинув руки на стекле, Итан пытается приподняться. У меня замирает сердце. Время тоже останавливается.

Световой фонарь раскалывается. На фоне шума от бури это происходит беззвучно.

В следующее мгновение Итан пропадает из виду. Если он и закричал, я не услышала.

Я ковыляю к бортику светового фонаря, заглядываю в лестничный проем. В пустоте, как искры, кружатся дождевые капли, на площадке подо мной сверкает россыпь разбитого стекла. Глубже заглянуть невозможно – там чересчур темно.

В оцепенении стою в гуще бури. У ног хлюпает вода.

Потом я отступаю в сторону. Осторожно огибаю фонарь. Подхожу к люку, все так же распахнутому.

Спускаюсь. Вниз, вниз, вниз. Пальцы соскальзывают с перекладин.

Вот и площадка, ковровая дорожка намокла от воды. Поспешно прохожу под проломом в крыше. На меня низвергаются дождевые потоки.

У спальни Оливии останавливаюсь. Заглядываю внутрь.

Мое дитя. Мой ангел. Прости меня.

Через секунду поворачиваюсь, иду вниз по лестнице. Ротанг сухой и шершавый. У площадки я снова притормаживаю, потом прохожу под водопадом и замедляю шаг в дверях своей спальни. Оглядываю кровать, шторы, черный призрак дома Расселов за сквером.