Он задвигался в кресле.
– Похоже, вы подходите к тому моменту, когда других людей воспринимаешь исходя из их представлений, а не только из собственных.
– Возможно.
– Это прогресс.
В комнату прокрался Панч и трется у ног, нацеливаясь на мои колени. Я убираю ступню с пола и подсовываю под бедро другой ноги.
– Как проходит физиотерапия? – спрашивает доктор Филдинг.
Я провожу ладонью по ногам и торсу, словно демонстрируя приз в телеигре. «Вы можете выиграть это изъятое из употребления тело тридцативосьмилетней женщины!»
– Прежде я выглядела лучше. – И сразу, не дав ему поправить меня, добавляю: – Знаю, это не фитнес-программа.
И все же он замечает:
– Это не только фитнес-программа.
– Да, конечно.
– Значит, все идет хорошо?
– Я лечусь. Уже лучше.
Он спокойно смотрит на меня.
– Правда. С позвоночником все нормально, трещин в ребрах уже нет. Я больше не хромаю.
– Да, я заметил.
– Но мне нужна гимнастика. И Бина мне нравится.
– Вы с ней подружились.
– В каком-то смысле, – соглашаюсь я. – За дружбу надо платить.
– Бина приходит по средам, верно?
– Обычно.
– Хорошо, – говорит доктор, как будто среда – особенно подходящий день для занятий аэробикой.
Он ни разу не видел Бину. Не могу представить их рядом – такое ощущение, что они находятся в разных измерениях.
Ему пора уходить. Я знаю об этом, даже не глядя на часы, стоящие на каминной полке, – так же как знает об этом доктор Филдинг. После нескольких лет общения мы оба научились засекать пятьдесят минут с точностью до секунды.
– Хочу, чтобы вы продолжали прием бета-блокаторов в той же дозировке, – произносит он. – Сейчас вы принимаете тофранил, по пятьдесят миллиграммов раз в день. Увеличим до двух раз. – Он хмурится. – Это основано на том, что мы обсуждали сегодня. Должно помочь с вашими перепадами в настроении.
– Из-за тофранила я утрачиваю ясность, – напоминаю я.
– Ясность?
– Или четкость, наверное. Или то и другое.
– Вы имеете в виду зрение?
– Нет, не зрение. Более…
Мы это уже обсуждали – разве он не помнит? Обсуждали или нет? Ясность. Четкость. Дело в том, что иногда у меня возникает чересчур много мыслей сразу. Как будто в мозгу перекресток и все пытаются проехать одновременно.
Посмеиваюсь слегка сконфуженно.
Доктор Филдинг хмурится, потом вздыхает.
– Что ж, эта наука не очень точная, как вы знаете.
– Знаю-знаю.
– Вы сейчас принимаете немало разных препаратов. Будем подбирать дозировку каждого, пока не добьемся успеха.
Я киваю. Все ясно. Он считает, мне становится хуже. У меня сжимается сердце.
– Попробуйте две таблетки по пятьдесят и понаблюдайте за самочувствием. Если возникнут проблемы, можем подобрать препарат, улучшающий концентрацию внимания.
– Ноотроп?
Аддерол. Родители часто спрашивали меня, поможет ли их детям аддерол, и не один раз я жестко отвергала его. И вот теперь сама обращаюсь к нему. Ничто не ново под луной.
– Потом обсудим, как и когда, – говорит Филдинг.
Он одним росчерком расписывается на рецептурном бланке, отрывает верхний листок и протягивает мне. Бумага дрожит в его руке. Эссенциальный тремор или пониженный сахар в крови? Нет, полагаю, раннее наступление болезни Паркинсона. Впрочем, не мне об этом спрашивать. Я беру листок.
– Спасибо, – говорю я. – Найду этому хорошее применение.
Филдинг встает, разглаживая галстук. Кивает:
– Тогда до следующей недели. – Он идет к двери. – Анна… – Поворачивается.
– Да?
Он вновь кивает:
– Пожалуйста, заполните этот рецепт.
После ухода доктора Филдинга я делаю запрос онлайн. Лекарства доставят к пяти часам вечера. У меня есть время выпить бокал. Или даже два.
Правда, еще не сейчас. Сначала я подвожу мышь к забытому уголку монитора, несмело кликаю два раза по файлу meds.xlsx.
Открывается таблица в «Эксель». Здесь у меня собраны все лекарства, которые я принимаю, все дозировки, все инструкции… все ингредиенты моего фарм-коктейля. Вижу, что файл не обновлялся с августа.
Доктор Филдинг, как обычно, прав: мне прописали изрядное количество препаратов. Чтобы сосчитать все, понадобятся пальцы обеих рук. И я знаю – морщусь при мысли об этом, – что не всегда принимаю лекарства, как следует и когда следует. Удвоенные, пропущенные дозы, прием с алкоголем… Доктор Филдинг пришел бы в ярость. Надо исправляться. Не хочу потерять контроль над собой.
Команда «Q», и я выхожу из «Эксель». Пора выпить.
С бокалом в одной руке и «Никоном» в другой я устраиваюсь в углу кабинета, между южным окном и западным, и обозреваю окрестности. Контроль товарно-материальных ценностей, как любил говорить Эд. Вот Рита Миллер, которая возвращается после йоги, блестящая от пота, с прижатым к уху мобильным. Я настраиваю объектив и даю крупный план: она улыбается. Интересно, не ее ли подрядчик на связи. Или муж. Или ни тот ни другой.
Из двери соседнего с миллеровским дома двести четырнадцать выходят и осторожно спускаются по ступеням крыльца миссис Вассерман и ее Генри. Полная идиллия.
Я перемещаю камеру на запад: два пешехода замешкались у дуплекса, один из них указывает на ставни. Я представляю себе, как он говорит: «А каркас-то неплохой».
Господи. Я уже сочиняю чужие разговоры.
Осторожно, словно боясь быть пойманной, а я действительно этого боюсь, перевожу оптику на ту сторону сквера, к Расселам. Кухня полутемная и пустая, жалюзи частично приспущены, как полузакрытые глаза, но этажом выше, в гостиной на маленьком диване с обивкой в полоску, стоящем у окна, я вижу Джейн и Итана. На ней желтоватый джемпер, в вырезе которого видна глубокая ложбинка меж грудей. Там, как альпинист над ущельем, болтается ее медальон.