– Такое ощущение, будто это происходит в кино, – повторяю я. – И я ожидала, что мои новости вызовут у тебя больше беспокойства.
– Из-за чего?
– Хотя бы из-за того, что в спальне моего съемщика нашлось украшение мертвой женщины.
– Ты ведь не знаешь, что сережка принадлежала ей.
– Знаю. Я в этом уверена.
– Да не может быть. Ты даже не уверена, что она…
– Что?
– Сама знаешь.
– Ну?
Теперь он вздыхает.
– Жива.
– Не думаю, что она жива.
– Я хотел сказать, ты даже не уверена, что она существует или когда-либо…
– Да, уверена. Уверена. Это не галлюцинация.
Молчание. Слышу, как он дышит.
– Ты не допускаешь, что у тебя парано…
Не успевает он закончить фразу, как я перебиваю его:
– Ну какая паранойя, если все это произошло на самом деле!
Тишина. На этот раз он не возражает.
Когда я вновь решаюсь заговорить, голос мой срывается:
– Очень обидно, когда в тебе сомневаются. Очень, очень обидно сидеть взаперти. – Я хватаю ртом воздух. – В этом доме, в этой…
Я собираюсь сказать «ловушке», но тут он поспешно произносит:
– Понимаю.
– Нет, не понимаешь.
– Значит, представляю. Послушай, Анна, – говорит Эд, не давая мне встрять, – куда тебя несет? Это продолжается вот уже два дня. Все выходные. Теперь ты заявляешь, что Дэвид может иметь какое-то отношение к… чему-то такому… – Он кашляет. – Ты себя накручиваешь. Наверное, сегодня тебе надо просто посмотреть фильм или почитать. Ложись спать пораньше. – Кашляет. – Ты вовремя принимаешь лекарства?
Нет.
– Да.
– И воздерживаешься от выпивки?
Конечно нет.
– Конечно.
Пауза. Не могу понять, верит ли он мне.
– Хочешь поговорить с Ливви?
Я с облегчением перевожу дух:
– Да.
Слушаю, как дождь барабанит в окно. В следующий миг слышу нежный хрипловатый голосок:
– Мамочка?
Я сияю.
– Привет, ягодка.
– Привет.
– У тебя все хорошо?
– Да.
– Скучаю по тебе.
– Мм.
– Что это?
– Я сказала «мм».
– Это значит «я тоже скучаю по тебе, мамочка»?
– Да. Что там происходит?
– Где?
– В городе Нью-Йорке.
Она всегда так называет Нью-Йорк. Немного официально.
– Хочешь сказать, дома?
У меня щемит сердце: дома.
– Да просто дела с новыми соседями. Нашими новыми соседями.
– Что такое?
– Да ничего, ягодка. Просто не поняли друг друга.
Потом вмешивается Эд:
– Послушай, Анна, – извини, что перебиваю, малыш, – если тебя беспокоит Дэвид, стоит обратиться в полицию. Не факт, что он, ну… замешан в происходящем, однако его не просто так поставили на учет. Не хватало еще бояться собственного съемщика!
Я киваю:
– Да.
– Хорошо?
Я снова киваю.
– У тебя есть номер того копа?
– Литла. Есть.
Я заглядываю в прорезь жалюзи. На той стороне сквера видно какое-то мелькание. Входная дверь Расселов распахивается – яркое полотнище белого света на фоне серой мороси.
– Хорошо, – говорит Эд, но я его больше не слушаю.
Дверь закрывается, и на крыльце появляется женщина. На ней пальто до колена, красное, как пламя факела; над головой у нее покачивается полупрозрачный полумесяц зонта. Я протягиваю руку к лежащей на столе камере, подношу к глазам.
– Что ты сказал? – спрашиваю я у Эда.
– Хочу, чтобы ты поберегла себя.
Я смотрю в видоискатель. Вниз по зонту струятся ручейки дождевой воды, напоминающие варикозные вены. Я опускаю объектив, приближаю лицо самозванки – чуть вздернутый нос, молочная кожа. Под глазами тени. Не спала ночь.
Пока я прощаюсь с Эдом, она медленно спускается в своих высоких сапогах со ступеней крыльца. Останавливается, достает из кармана телефон, рассматривает его, потом убирает и поворачивается в мою сторону. Под куполом зонтика ее лицо кажется размытым.
Мне надо с ней поговорить.
Сейчас, пока она одна. Сейчас, пока Алистер не сможет вмешаться. Сейчас, пока у меня стучит в висках.
Сейчас.
Я влетаю в холл, несусь вниз по лестнице. Я смогу это сделать, если не буду задумываться. Если не буду думать. Не думать. Размышления ни к чему меня не привели. «Суть умопомешательства в том, Фокс, – любил напоминать мне Уэсли, – что человек снова и снова делает одно и то же, ожидая другого результата». Так что перестань думать и начни действовать.
Конечно, прошло всего три дня с того момента, как я действовала – именно таким образом – и оказалась на больничной койке. Пытаться повторить это – безумие.
Короче, как ни крути, я сумасшедшая. Отлично. Но мне надо знать правду. И я больше не уверена в безопасности своего жилища.
Скользя шлепанцами по полу, я несусь через кухню, огибаю диван. Замечаю на кофейном столике флакон с ативаном. Опрокидываю его, вытряхиваю на ладонь три капсулы, прижимаю ее ко рту. Глотаю. Чувствую себя Алисой, проглотившей снадобье с надписью: «Выпей меня».
Бегу к двери. Опускаюсь на колени, чтобы достать зонт. Встаю, отпираю дверь, распахиваю ее. Теперь я в прихожей, сквозь освинцованное стекло просачивается водянистый свет. Я набираю в грудь воздуха – раз, два – и нажимаю кнопку зонта. Со звуком, напоминающим неожиданный вздох, в сумраке раскрывается купол. Я поднимаю его на уровень глаз, другой рукой нашариваю замок. Фокус в том, чтобы продолжать дышать. Фокус в том, чтобы не останавливаться.
Открываю замок. Следом поворачивается ручка двери. Я зажмуриваюсь и тяну. Глоток прохладного воздуха. Зонт натыкается на косяк двери. Протискиваюсь через дверной проем.
Теперь всю меня обнимает холод. Я торопливо спускаюсь по ступеням. Раз, два, три, четыре. Зонтик проталкивается сквозь воздух, как нос корабля сквозь толщу воды. Не разжимая век, я чувствую боковые струи воздуха.