ВрачПришел: Мне пора. Рада, что у вас все хорошо.
БабуляЛиззи: Ах, бедная моя девочка!
Вижу, что Лиззи набирает следующее сообщение, но не жду, когда она закончит. Закрываю окно чата и покидаю сайт.
С «Агорой» покончено.
Я уже три дня обхожусь без выпивки.
Это приходит мне в голову, когда я чищу зубы. (Мое тело может обойтись без гигиенических процедур, рот – нет.) Три дня – когда я в последний раз выдерживала так долго? Я даже об этом не помышляла.
Наклонив голову, я сплевываю.
Аптечка забита тюбиками, флаконами и контейнерами с таблетками. Я достаю четыре.
Спускаюсь, из светового люка над головой струится серый вечерний свет.
Сидя на диване, выбираю флакон, переворачиваю, подтаскиваю к себе через кофейный столик. За флаконом, как хлебные крошки, тянется цепочка таблеток.
Рассматриваю их. Подсчитываю. Набираю в сложенную лодочкой ладонь. Рассыпаю по столу.
Подношу одну ко рту.
Нет – еще нет.
Быстро опускается ночь.
Поворачиваюсь к окну и бросаю долгий взгляд через сквер. Дом Расселов… Театр для моего неспокойного ума. «Как поэтично», – думаю я.
Окна нарядно сверкают – в честь дня рождения в доме горят свечи. А комнаты пусты.
Чувствую, что избавилась от умопомешательства. Я вздрагиваю.
Поднимаюсь по лестнице в свою комнату. Завтра пересмотрю некоторые из любимых фильмов. «Полуночное кружево». «Иностранный корреспондент» – по меньшей мере сцену у ветряной мельницы. «23 шага по Бейкер-стрит». Может быть, снова «Головокружение». Во время последнего просмотра я дремала.
А послезавтра…
Лежа в кровати и засыпая, прислушиваюсь к пульсу дома – дедушкины часы внизу отбивают девять, поскрипывают полы.
– С днем рождения, – хором говорят Эд и Ливви.
Перекатываюсь на другой бок.
Вспоминаю, что сегодня и у Джейн день рождения. День рождения, подаренный мной. Одиннадцатое число одиннадцатого месяца.
Много позже, глубокой ночью, когда я на миг просыпаюсь, слышу, как кот крадется по черному колодцу лестницы.
Сквозь световой люк льется солнце, освещая ступени и площадку у кухни. Попав в этот сияющий поток, я словно оказываюсь в лучах прожектора.
В остальных помещениях дома темно. Я задернула все шторы, опустила все жалюзи. Темнота плотная, как дым, я почти чувствую ее запах.
На телеэкране финальная сцена из «Веревки». Два красивых молодых человека, убитый сокурсник, чей труп спрятан в антикварном комоде, стоящем в центре гостиной, – и вновь Джимми Стюарт. Все как будто снято с одного дубля (на самом деле десятиминутные отрывки сшиты вместе, но стыковки почти незаметны, а это 1948 год). «Кошки-мышки, кошки-мышки!» – сердится Фарли Грейнджер, пока его плотно не опутывает сеть.
– Кто кошка, а кто мышка? – громко повторяю я очередную реплику.
Мой же кот растянулся на спинке дивана, его хвост покачивается, как кобра под дудку факира. Панч где-то повредил заднюю левую лапу – утром я заметила, что он сильно хромает. Я положила в его миску порцию на несколько дней, чтобы он не…
Звонок во входную дверь.
Я откидываюсь на подушки. Голова поворачивается к двери.
Какого черта?
Не Дэвид, не Бина. Разумеется, не доктор Филдинг – он оставил несколько голосовых сообщений, но сомневаюсь, что он придет без звонка. Если только не объявил об этом в голосовом сообщении, которое я проигнорировала.
Снова раздается звонок. Я ставлю фильм на паузу, опускаю ноги на пол, встаю. Подхожу к экрану домофона.
Это Итан. Руки засунуты в карманы, вокруг шеи обмотан шарф. Волосы сияют в солнечном свете.
Нажимаю на кнопку переговорного устройства.
– Родители знают, что ты здесь? – спрашиваю я.
– Все в порядке, – отвечает он.
Я молчу.
– Очень холодно, – добавляет он.
Нажимаю на кнопку.
Секунду спустя он входит в гостиную, за ним тянется шлейф прохладного воздуха.
– Спасибо, – пыхтит он. – На улице такая холодина. – Он оглядывается по сторонам. – Здесь совсем темно.
– Это потому, что снаружи так ярко, – говорю я, но он прав.
Я включаю торшер.
– Может быть, я подниму жалюзи?
– Конечно. А вообще не надо, и так хорошо. Правда?
– Хорошо, – говорит он.
Я усаживаюсь в кресло.
– Можно мне присесть сюда? – спрашивает Итан, указывая на диван.
Все «можно» да «можно». Чересчур вежлив для тинейджера.
– Конечно.
Он садится. Панч спрыгивает со спинки дивана, проворно заползает под него.
Итан оглядывает комнату.
– Этот камин работает?
– Он газовый, но да, работает. Хочешь, чтобы я включила?
– Нет, я просто спросил.
Тишина.
– Для чего здесь эти лекарства?
Я перевожу взгляд на кофейный столик, заваленный таблетками. Четыре флакона, один пустой, стоят посредине.
– Просто я их пересчитываю, – объясняю я. – Чтобы знать, сколько докупить.
– А-а, понятно.
Снова тишина.
– Я пришел… – начинает он в тот момент, когда я произношу его имя.
Я тороплюсь.
– Итан, мне так жаль.
Он наклоняет голову.
– Просто мне очень неловко. – Бедняга уткнулся взглядом в свои колени, но я напираю. – За всю эту заваруху, в которую втянула тебя. Я… была так… уверена. Была уверена, что происходит нечто ужасное.
Он кивает, глядя в пол.
– У меня был… был очень тяжелый год.
Я опускаю веки. Когда я вновь поднимаю их, наталкиваюсь на проницательный взор Итана. Глаза его блестят.
– Я потеряла ребенка и мужа. – Проглатываю комок. Я это сказала. – Они умерли. Погибли. – «Дыши, дыши. Раз, два, три, четыре», – говорю про себя. – И я начала пить. Больше, чем обычно. И пичкала себя лекарствами. А это опасно и неправильно.