Я ничего не говорю, слушаю.
– Мы пытались поговорить с ним. Мы оба.
– В гостиной, – бормочу я.
Он моргает.
– Вы видели?
– Видела.
Помню, как они сидели там, Итан и Джейн – то есть Кэти – на маленьком диване, Алистер в кресле напротив. «Кто знает, что происходит в чужой семье?»
– Ничего хорошего не вышло. – Он дышит неровно, начинает икать. – Отец сказал ей, что, если она снова придет, он вызовет полицию и ее арестуют. И больше она нам докучать не будет.
Я продолжаю думать об этой картине в окне: ребенок, отец, мать… «Кто знает, что происходит…»
А потом я вспоминаю кое-что еще.
– На следующий день… – начинаю я.
Он кивает, уставившись в пол. Сплетает пальцы на коленях.
– Она пришла снова. И отец сказал, что убьет ее. Он схватил ее за горло.
Тишина. Эти слова будто звучат эхом. «…Убьет ее. Он схватил ее за горло». Вспоминаю, как Алистер прижал меня к стене и его пальцы сомкнулись на моем горле.
– И она пронзительно закричала, – тихо говорю я.
– Ага.
– Вот тогда я позвонила вам домой.
Он снова кивает.
– Почему ты не рассказал мне о том, что происходит?
– Он был там. И мне было страшно, – тонким голоском говорит Итан. У него мокрые щеки. – Я хотел это сделать. Когда он ушел, я бросился сюда.
– Знаю. Знаю об этом.
– Я пытался…
– Знаю.
– А на следующий день из Бостона вернулась мама. – Он сопит. – И Кэти опять пришла. Тем же вечером. Наверное, она думала, что с мамой легче будет говорить.
Он опускает лицо в ладони, трет щеки.
– Так что же случилось?
Какое-то время он молча косится на меня, почти подозрительно.
– Вы правда не видели?
– Нет. Я видела только, как твоя… как она на кого-то кричит, а потом увидела ее с… – Моя рука трепещет у груди. – С чем-то в… И это все. – Я умолкаю.
Он начинает рассказывать, и теперь его голос звучит более низко и ровно:
– Они пошли наверх поговорить. Папа, мама и она. Я был в своей комнате, но все слышал. Папа хотел вызвать полицию. Она… моя… все твердила, что я ее сын и надо дать нам возможность встречаться: мол, родители не должны этому мешать. А мама кричала на нее, говорила, что добьется того, чтобы она меня больше не увидела. А потом все стихло. Минуту спустя я пошел вниз, и она была…
Итан морщится, начинает бессвязно лопотать. Кипящие в его груди рыдания прорываются наружу. Он смотрит влево, непрерывно ерзает.
– Она лежала на полу. Ее зарезали. – Теперь Итан указывает на свою грудь. – Ножом для распечатывания писем.
Я по инерции киваю, потом замираю:
– Погоди – кто ее зарезал?
Он заходится кашлем и наконец выдавливает:
– Моя мать.
Я в изумлении смотрю на него.
– Сказала, не хочет, чтобы кто-то… – Он икает. – Забрал меня.
Он наклоняется вперед, выставив козырьком ладони над бровями. Плачет, плечи его сотрясаются.
«Моя мать». Я все поняла неправильно. Все перепутала.
– Она говорила, что очень долго ждала, когда у нее появится ребенок, и…
Я закрываю глаза.
– …и не позволит, чтобы та женщина снова причинила мне боль.
Слышу, как он тихо рыдает.
Проходит минута, потом другая. Я размышляю о Джейн, настоящей Джейн, размышляю о том материнском инстинкте, том порыве, который овладел мной в ущелье. Она так долго ждала, когда у нее появится ребенок. Она не хотела, чтобы кто-то его забрал.
Открыв глаза, я вижу, что его слезы иссякли. Итан хватает ртом воздух, словно только что пробежал стометровку.
– Она сделала это ради меня, – бормочет он. – Чтобы защитить меня.
Проходит еще одна минута.
Он откашливается.
– Они отвезли ее… отвезли ее в наш дом в северной части штата и там похоронили.
Он кладет руки себе на колени.
– Так вот, значит, где она! – восклицаю я.
Глубокий вздох.
– Да.
– А что произошло, когда на следующий день приехала полиция с расследованием?
– Это было так страшно, – говорит он. – Я был в кухне, но слышал, как они разговаривали в гостиной. Полицейские сказали, что кто-то сообщил о нарушении порядка накануне вечером. Мои родители все отрицали. А потом, когда выяснилось, что это были вы, они быстро поняли, на чьей стороне перевес. Ну что значили ваши слова, если мы трое утверждали, что ничего не было? Ведь никто больше ее не видел.
– Но ее видел Дэвид. Он провел с ней… – Я перебираю в уме даты. – Четыре ночи.
– Об этом стало известно позже, когда мы прозондировали ее телефон, чтобы узнать, с кем она разговаривала. Отец сказал, что вряд ли кто-нибудь прислушается к словам парня, живущего в цокольном этаже. Так что они были против вас. А еще отец сказал, что вы…
Он умолкает.
– Я – что?
Он сглатывает.
– Что вы неадекватны и много пьете.
Я не отвечаю. Слышу, как в окна барабанит дождь.
– Тогда мы еще не знали про ваших родных.
Закрываю глаза и начинаю считать. Раз. Два.
На счет «три» Итан нарушает паузу. Его тон сдержан:
– Чувствую, что уже давно держу это втайне от всех. Я так больше не могу.
Открываю глаза. В сумраке гостиной, в неярком свете лампы он кажется ангелом.
– Придется заявить в полицию.
Итан наклоняется вперед, обняв свои колени. Потом выпрямляется, секунду смотрит на меня и отводит глаза.
– Итан.
– Я знаю, – едва слышно говорит он.
Сзади раздается мяуканье. Поворачиваюсь. На спинке дивана устроился Панч. Наклонив голову набок, он снова мяукает.
– Вот он. – Итан протягивает руку, но кот шарахается и убегает прочь. – Похоже, я ему больше не нравлюсь, – тихо произносит Итан.
– Послушай. – Я откашливаюсь. – Это очень, очень серьезно. Хочу позвонить детективу Литлу и попросить его приехать сюда, чтобы ты рассказал ему то, что рассказал мне.